– Хань Фей-цы и Си Вань-му.
– Именно им. Потому что они тоже могут над этим поразмыслить.
– Нет, – заявила Джейн.
– Да.
– Прежде чем умереть, я хочу увидать решения реальных проблем… Хочу спасти Лузитанию, освободить богослышащих с Дао, укротить или же уничтожить десколаду. И я не позволю, чтобы тормозить это работой над нереальным проектом спасения моей жизни.
– Ты не Бог. И все равно не знаешь, как разрешить эти проблемы, и, следовательно, не знаешь, каким образом удастся их решить. То есть, ты понятия не имеешь, поможет или помешает поиск твоей сути с целью твоего спасения. И уж наверняка не можешь знать, приведет ли к решению концентрация на всех этих проблемах хоть на чуточку быстрее, чем если бы все мы поехали сегодня на пикник и до вечера резались в теннис.
– Что такое теннис, черт подери? – не выдержал Миро.
Но Эндер с Джейн лишь молчали, возмущенно глядя друг на друга. А точнее, Эндер возмущенно глядел на изображение Джейн на экране, изображение же отвечало ему тем же.
– Ты не знаешь, прав ли ты, – сообщила наконец Джейн.
– А ты не знаешь, ошибаюсь ли я, – отрезал Эндер.
– Это моя жизнь.
– Вот именно. Ты являешься частью меня самого, и еще – Миро. Ты связана со всем будущим человечества. Кстати говоря, и pequeninos, и королевой улья. Что мне, кстати, напомнило… когда ты передашь Ханю-как-там-его и Си Вань-не-помню…
– Му.
– … чтобы они занялись этими филотами, а я побеседую с королевой улья. По-моему, о тебе мы еще не говорили. Раз у нее имеется филотический контакт со всеми работницами, то уж наверняка она знает о филотах больше, чем мы.
– Я не говорила, что втяну Хань Фей-цы и Си Вань-му в ваш дурацкий проект «Спасем Джейн».
– Но ты это сделаешь.
– Это почему же?
– Потому что мы с Миро тебя любим, мы нуждаемся в тебе, и ты не имеешь права умирать, по крайней мере, не попытавшись выжить.
– Не могу позволить, чтобы мной руководили такие аргументы.
– Ну почему же, можешь, – заявил Миро. – Если бы не такие аргументы, то я бы давно уже покончил с собой.
– Я с собой не покончу.
– Как раз это ты и сделаешь, если не поможешь нам тебя спасать, – сказал Эндер.
Лицо Джейн исчезло с экрана.
– Бегство тебе не поможет, – крикнул Эндер.
– Оставьте меня в покое, – ответила она. – Я должна минутку подумать.
– Не беспокойся, Миро. Она это сделает.
– Ладно, я сделаю, – ответила Джейн.
– Ты уже вернулась?
– Я… думаю очень быстро.
– А сама ты тоже этим займешься?
– Я принимаю это как свой четвертый проект. Как раз сейчас я передаю все данные Хань Фей-цы и Си Вань-му.
– Все это лишь напоказ, – заметил Эндер. – Джейн может вести два разговора одновременно и любит этим хвастаться, чтобы мы чувствовали себя ущербными.
– А вы и вправду такие.
– Еще я голоден, – признался Эндер. – И пить хочу.
– Ланч, – предложил Миро.
– Вот теперь хвастаешься уже ты, – заметила Джейн. – Устраиваешь показ собственных телесных функций.
– Питание. Дыхание. Выделение. Мы можем делать такое, чего ты не можешь.
– Другими словами, думать вам не удается, но, по крайней мере, вы можете есть, дышать и истекать потом.
– Точно, – подтвердил Миро.
Он вынул хлеб с сыром, а Эндер налил холодной воды. Они ели не спеша. Еда простая, но вкусная и сытная.
Глава 14
ТВОРЦЫ ВИРУСОВ
Я размышляю над тем, что могут означать для нас межпланетные путешествия.
Помимо сохранения вида?
Когда ты высылаешь своих работниц от себя, пускай даже на множество световых лет, ты продолжаешь видеть их глазами, правда?
Да, и испытываю вкус на их сяжках, чувствую ритм каждой вибрации. Когда они едят, я чувствую, как они размалывают своими челюстями еду. Именно потому почти всегда я говорю о себе «мы», формируя мысли в целое, понятное для Эндрю или же для тебя. Все дело в том, что я живу в неустанном присутствии того, что они видят, чувствуют и слышат.
У отцовских деревьев это несколько иначе. Нам нужно постараться, чтобы испытать собственные чувства. Но такое возможно. По крайней мере здесь, на Лузитании.
Не думаю, чтобы филотические связи должны были бы вас подвести. Следовательно, и я сама испытаю то же самое, что и они, полакомлюсь листами света чужого солнца, выслушаю рассказы, родившиеся в чужом мире. Это будет как восхищение, охватившее нас, когда прибыли люди. До тех пор мы не верили, что может иметься нечто иное, чем известный нам мир. Но они привезли с собой необыкновенные создания, да и сами были необыкновенными. У них были машины, а сами они творили чудеса. Другие леса не могли поверить, когда наши отцовские деревья рассказывали об этом. Помню, что даже сами отцовские деревья не совсем верили, когда братья из племени рассказывали им о людях. На Корнерое легло бремя убеждения их, что это вовсе не ложь, безумие или шутка.
Шутка?
Ходят истории о братьях-обманщиках, которые обманывают отцовские деревья. Но их всегда хватают и сурово наказывают.
Эндрю говорил мне, что подобные истории повторяются, чтобы приохотить к примерному поведению.
Обман отцовского дерева всегда искусителен. Я и сам иногда делал так. Не лгал… немного приукрашивал. Они тоже иногда делают со мной так же.
Ты их наказываешь?
Я помню, кто из них говорил неправду.
Когда у нас появляются непослушные работницы, мы оставляем их одних, и они погибают.
Брат, который слишком много врет, практически не имеет шансов стать отцовским деревом. Они об этом знают. Поэтому говорят неправду только лишь для забавы. В конце концов, они всегда говорят нам правду.
А если бы целое племя начало обманывать отцовские деревья? Как бы ты узнал об этом?
Точно так же ты можешь спросить меня про племя, которое валит свои отцовские деревья, либо их сжигает.
Разве такое когда-нибудь случалось?
А работницы бунтовали когда-нибудь против королевы, чтобы убить ее?
Как бы они смогли это сделать? Ведь они бы умерли.
Вот видишь. Есть вещи слишком ужасные, чтобы над ними размышлять. Я предпочитаю думать, что испытаю, когда первые отцовские деревья запустят корни в чужую почву, потянутся ветвями к чужому солнцу и напьются света неизвестной звезды.
Вскоре ты уверишься в том, что нет ни чужих звезд, ни чужих небес.
Нет?
Есть только небо и звезды самых разных видов. У каждого из них свой вкус, и все они хороши.
Теперь ты рассуждаешь словно дерево. Вкус! Неба!
Я вкушала тепло множества звезд, и все они были сладостны.
– Ты просишь меня, чтобы я помогла вам участвовать в мятеже против богов?
Вань-му ожидала, низко склонившись перед своей госпожой… своей бывшей госпожой. Она молчала, храня в собственном сердце слова, которые желала высказать: Нет, моя госпожа; я прошу тебя помочь в войне с чудовищным порабощением богослышащих, устроенным Конгрессом. Нет, моя госпожа; я прошу, чтобы ты помнила про обязанности в отношении отца, которые даже богослышащая не имеет права не выполнять, если ценит законопослушание. Нет, моя госпожа; прошу тебя помощи в спасении от ксеноцида добрых, невинных людей и pequeninos. Только Вань-му молчала, ибо это был один из первых уроков, которые она получила от учителя Ханя. Если ты обладаешь мудростью, а другое лицо знает, что нуждается в этой мудрости, поделись ею с радостью. Но если эта другая особа еще не знает, что ей нужна твоя мудрость, придержи ее у себя. Еда пробуждает восхищение лишь у голодного человека. Цинь-цзяо не испытывала голода к мудрости Вань-му. И никогда его не испытает. Потому-то Вань-му могла предложить ей лишь молчание. Она могла только верить, что Цинь-цзяо найдет свою тропу к правильному послушанию, сочувствию и к борьбе за свободу.
Любой повод хорош, лишь бы блестящий разум Цинь-цзяо начал работать ради правого дела. Вань-му никогда еще не чувствовала себя столь бесполезной как сейчас, глядя, как господин Хань борется с проблемами, предложенными ему Джейн. Чтобы размышлять над полетами со сверхсветовой скоростью, он изучал физику. Только как же Вань-му могла ему помогать, когда сама она учила только геометрию? Чтобы размышлять над вирусом десколады, он изучал микробиологию. Ну, и чем могла она ему помочь, раз сама узнавала всего лишь начала гейялогии и эволюции? Как она могла помочь хоть в чем-то, когда он обдумывал природу Джейн? Ведь она сама была ребенком простых работников, и будущее находилось в ее руках, а не в разуме. Философия столь превышала ее возможности, как небо превышает землю.